IV. СОВЕТСКАЯ АВИАЦИЯ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ.

(Воспоминания её участника)

Великая Отечественная война 1941-1945 годов, навязанная Советскому Союзу фашистской Германией, стоила человечеству, прямо или косвенно втянутому в кровавую бойню, сотен млн. убитых, раненых и пропавших без вести, огромнейших материальных потерь.

Для народов нашей страны Великая Отечественная война была тяжёлым испытанием прочности государства, физических и духовных сил народа.

Тот факт, что Советский Союз не только отстоял свою независимость, но и вышел победителем, освободив от фашизма другие страны, является неоспоримым свидетельством несравненной прочности нашего государства. В те дни, как единый организм в тягчайших условиях, не щадя жизни, в тылу и на фронтах боролся советский народ за победу над врагом.

Большую роль в непосредственных боях сыграли военные воздушные силы нашей Родины, особенно штурмовая авиация.

Правильно поётся в одной из песен:

«Там, где пехота не пройдёт,

где бронепоезд не промчится,

угрюмый танк не проползёт,

там пролетит стальная птица».

Авиация видит то, что незримо для других родов войск.

Авиация в кратчайший срок поражает такие цели, которые были недосягаемы ни для какого другого рода войск.

Самый лучший в мире самолёт-штурмовик, сконструированный группой авиационных инженеров под руководством конструктора Ильюшина, дала страна советским лётчикам.

Кабина лётчика, мотор и многие жизненно-важные части самолёта были бронированными, что позволяло ему сохранять живучесть в плотном пулемётном огне.

Самый мощный из авиационных моторов позволял развивать скорость полёта, значительно превосходившую скорости многих истребителей и бомбардировщиков того времени.

Мощь переднего огня составляли 2 пулемёта, 2 скорострельные пушки и 12 реактивных орудий.

В четырёх бомболюках могли размещаться до 800 штук осколочных бомб, а под крыльями и фюзеляжем на внешних держателях могли подвешиваться бомбы, калибром до 250 кг.

Для случая ответного химического нападения самолёт имел оборудование для применения боевых отравляющих веществ.

Самолёт-штурмовик ИЛ-2 немцы после первого же знакомства назвали «чёрной смертью», боялись его больше чумы, и в первую очередь подвергали бомбардировочным ударам аэродромы, где базировалась наша штурмовая авиация.

Советские лётчики символически прозвали самолёт ИЛ-2 «горбатым», и шутя объясняли: «Он стал горбатым потому, что вынес на себе всю тяжесть войны». Эта кличка имеет аналогичное значение кличке «кукурузник», которой наделили самолёт ПО-2 за способность садиться на очень маленькие площадки, даже на огороды, между полосок кукурузы.

Основными целями штурмовика были войска и техника противника непосредственно на поле боя, военные объекты, расположившиеся в глубине до ста километров.

На этой могучей крылатой машине великие подвиги совершали мои друзья-однополчане.

Человек с прекрасной душёй, скромный. Замечательно игравший на пианино в монинской академии, на два  года старше меня юноша, прозванный товарищами за белый цвет волос «сединьким», не рискнул попасть в плен. Когда крупный вражеский снаряд разбил ему мотор во время атаки огневых позиций немцев за рекой Воря под Вязьмой, он мгновенно оценил невозможность разворота на 180 градусов к своим, только крикнул по радио: «…. И вам конец!» и врезался во вражескую ДЗОТ.

Командир эскадрильи Тиханович был сбит во время атаки танков под Москвой, подобран нашими войсками во время контрнаступления, лечился в госпитале, по возвращению в полк продолжал летать с сильно обгоревшим лицом и значительной частью тела.

Замечательный мой старший товарищ из Мичуринска Андрей Решетников, не только отлично летавший, но и прекрасно выполнявший множество ювелирных работ, страстный охотник за вражескими танками, был подбит во время атаки, предпочёл возможному плену верную смерть, крикнул по радио: «Друзья, подсчитайте расчёт!…» и с этими словами сознательно врезался в группу танков, двигавшихся по дороге на Высоковск. Мы подсчитали: за его жизнь и подбитый самолёт враги рассчитались двумя уничтоженными танками вместе с фашистами в них находившимися.

Большую выдержку и хладнокровие проявил лётчик Астахов после атаки войск в Мещовске (между Калугой и Брянском). Малоопытный ведомый потерял его во время разворота, и самостоятельно прилетел на свой аэродром. На самолёте Астахова осколки зенитного снаряда повредили компас и мотор, масло обливало кабину самолёта, делая её непрозрачной. Зимнее небо не имело в облаках просветов. Астахов знал, что западнее, за линией фронта находится Варшавское шоссе (так мы называли шоссе, идущее из Москвы через Наро-Фоминск, Медынь, Юхнов и далее на Варшаву). Он предположил, что шоссе находиться слева, подвернул влево. Когда в открытую форточку увидел снопик пулевых трасс, понял: шоссе рядом. Отвернул немного вправо. Потом снова подворотом влево нащупал линию фронта. Так ощупью пулемётного огня выбрался на  шоссе, в одном месте по алтарю церкви уточнил восток, над расположением своих войск вышел на Варшавское шоссе, которое видом в форточку и привело его через Медынь на свой аэродром. (Нельзя было ориентироваться по солнцу).

Весной 1943 года молодому лётчику Харитонову было поручено разведать аэродром южнее Орши. В середине дня, когда немцы собирались на обед, он на высоте 400 метров влез над аэродромом в самую гущу истребителей, присмотрелся к расположению самолётов на стоянках, зафотографировал их. В следующем заходе с бреющего полёта рассматривал и бомбил самолёты. После чего почти безнаказанно улетел домой. На земле, готовясь к докладу о выполнении боевого задания, вылез из кабины на крыло самолёта и спокойно начал вслух подсчитывать пробоины: «Этот снаряд насквозь пронизал кабину и разорвал мой меховой комбинезон на спине… этот пробил кабину и порвал мою правую перчатку…этот пробил броню левого борта, а справа не вышел… значит, я привёз его в бензобаке…»

Примеры боевых товарищей и регулярная информация из других частей учили меня, чему стоило подражать, а чего надо избегать – они стали для меня главной академией лётного совершенства. Анализ боевого опыта помогал разгадывать и тактику врага, более эффективно использовать самолёт-штурмовик.

Мой боевой путь с частями резерва главного командования, в составе 40 армии, с частями и соединениями Первой воздушной Армии проходили через Воронеж, Москву, Тулу, Серпухов, Калугу, Брянск, Вязьму, Ржев, Смоленск, Оршу, Витебск, Минск, Вильнюс, Каунас, Брест, Гродно, Инстенбург, Гердауэн, Кенигсберг, Эльбинг.

Над неспокойным от бомбардировок и напряжённым в труде Воронежем, над укутанной аэростатами загражденный и ощетинившейся лучами прожекторов Москвой, над пепелищами и остатками кирпичных труб от выжженных деревень Смоленщины, над пылающими руинами Кенигсберга, навстречу снарядам отчаянно отстреливавшимся зенитчикам Браунсберга, над холодными серыми волнами Балтийского моря, в котором обрели себе могилу остатки отступавших фашистов, проносили крылья советского штурмовика ИЛ-2 лучшие годы моей юности.

Моим вкладом в дело разгрома немецких захватчиков, (данные взяты из подтверждённых боевых донесений и записаных в лётную книжку), являются:

58 уничтоженных (не подлежащих ремонту) танка, 75 различных орудий и миномётов на огневых позициях, 2 бронепоезда, сброшенных с рельсов фугасными бомбами и расстрелянных во время полётов «на охоту», 6 ДОТов и фортов, разрушенных в районах Бреста, Гумбинена, Кенигсберга, Пиллау, около 400 автомашин с войсками и техникой, уничтоженных на прифронтовых дорогах, 4 железнодорожных эшелона, уничтоженных на станции Полотняный завод под Калугой, на участке ж.д. между Спас-Дёменском и Ельней, и на станции Ржев, 2 железнодорожных моста, разрушенных под Старой Руссой и под Смоленском у Дорогобужа, одна разрушенная в Каунасе переправа через Неман, 2 немецких штаба и узла связи в разных селениях, около 4 батальонов пехоты на маршах и траншеях на поле боя уничтожено пулемётно-пушечным огнём и осколочными бомбами, один транспорт, потопленный топмачтовым бомбометанием в Балтийском море, 25 самолётов (бомбардировщиков), уничтоженных на аэродромах Вязьма, Шаталово, Витебск, Фишхаузен, 5 истребителей и один бомбардировщик, сбитых в воздухе, 2 генерала, убитых в посаде под Ельней и ехавшего на коне из штаба под Волоколамском.

Это результат 150 успешных боевых вылетов, результат примерно 600 атак. Конечно, здесь учтено далеко не весь урон, нанесённый моим самолётом врагу.

Правительство оценило мою боевую работу, присвоив звание Героя Советского Союза, наградив орденом Ленина, тремя орденами боевого Красного Знамени, орденом Александра Невского и шестью медалями.

Некоторые боевые эпизоды.

1. Под Москвой.

Грустную картину с воздуха представлял собой в конце 1941 года участок фронта под Москвой, ограниченный городами Истра, Высоковск, Клин. Замёрзший канал Москва-Волга, покрытое льдом и снегом Химкинское водохранилище, застывшие брошенные на ленинградском шоссе легковые и грузовые автомобили, заснеженные леса и безжизненные селения. Только за линией фронта можно было разглядеть небольшие группі немецких солдат, зарывающиеся в землю танки, движение военной техники по коммуникациям на восток. На монинском аэродроме, куда мы возвращались с боевого задания, в первую очередь прилетавших спрашивали представители Генерального штаба: «Не видели ли наших войск вблизи селений, на просёлочных дорогах, в лесах… может где-нибудь среди кустарников или на лесных полянах видели следы лыжников?»…

Многим из нас думалось: «До отходились на заранее подготовленные рубежи, что сведения о своих наземных войсках начали требовать у лётчиков…». Но это Жуков в глубокой тайне готовил мощное контрнаступление, сосредотачивая под белыми маскировочными сетями, в белых халатах и во всём белом на лыжах войска у самой линии фронта, приказав двигаться только ночью, заботясь о том, что приказ выполняется, и что отсутствуют признаки, по которым сосредоточение наших войск могла бы открыть немецкая авиационная разведка.

В день. Когда мне было приказано в паре с Андреем Решетниковым найти танки в районе северо-западнее Москвы и атаковать их, часто из отдельных туч ввалили снегопады. Вылетали мы в хорошую погоду. В районе Икша пересекли линию фронта на малой высоте и подались в глубь сосредотачивавшегося для прорыва на Москву противника. Несколько слабых пулемётных очередей, цветными трасами пытавшимися перечеркнуть наш маршрут, напомнили нам, что под крыльями уже есть какие-то цели. Мы на них не обратили внимания, как не обращает внимания на плавающих мальков рыбак, охотящийся за крупной кефалью. Пролетев около двух минут над густыми подмосковными лесами, Андрей Решетников (летевший рядом) показал пальцем на чёрные точки среди поляны. «Танки», - ответил я по радио. Нам хотелось найти более крупную цель, поэтому, продолжая спокойно полёт, Решетников предложил: «На обратном пути».

Но как уже вам известно, у Андрея Решетникова обратного пути не было. Он геройски погиб при атаке танковой колоны юго-западнее Высоковска, в следующем заходе (в следующей атаке) был подбит и я. чуть не перевернулся мой самолёт через левое крыло над целью. Я предположил. Что повреждён лонжерон крыла, изменилась регулировка, и самолёт валится влево. Уменьшив скорость, подобрав высоту побольше, что бы не зацепиться нечаянно за лес или колокольню церкви в какой-нибудь деревушке, сняв с сектора газа левую руку на штурвал в помощь правой, потом и сняв с педали в помощь левую ногу, обливаясь потом с большим трудом я вёл самолёт на восток, чтобы на канале Волга-Москва уточнить ориентировку и выйти на свой аэродром вдоль железной дороги через Мытыщи. Начался снегопад. Ещё около минуты полёта и вдруг слева промелькнул аэростат заграждения, левее и выше него находился ещё один. Отворачиваясь вправо, я увидел под собой красиво спланированную Всесоюзную Сельскохозяйственную выставку. Понял: северная окраина Москвы. Только над Кремлём нашёл проход из аэростатных заграждений на Монино.

После посадки самостоятельно выбраться из самолёта не смог. Перенапряжённые мышцы в обстановке минувшей опасности на земле не починялись воле. Меня вынули из кабины и увезли в штаб санитарной машиной. Долго и тщательно осматривали самолёт техники, лётчики. Только один из лётчиков обнаружил незначительную погнутость кабанчика флетнера элерона со следами скользнувшего над шарниром снаряда. Промедлил бы я с момента повреждения около секунды с действиями рулями, или не хватило бы физической силы для удержания самолёта в нужном режиме полёта, и из-за такого пустяка мог бы погибнуть, это был бы последний мой боевой вылет.

2. Под Калугой

Наш 566 штурмовой авиационный полк базировался на полевом аэродроме вблизи  Серпухова. В штаб прибыл заместитель командующего военными воздушными силами страны в то время генерал Жигарев, кратко объяснивший обстановку: «Наши войска заняли Калугу, глубоко вклинились между Брянском и Вязьмой в направлении Смоленска. Воспользовавшись снегопадами, немцы на станции Полотняный завод (севернее Калуги из железнодорожных эшелонов выгружают много военной техники, готовясь отрезать вклинившуюся конницу Белова, и ударом через Калугу, Тулу снова попытаться взять Москву… Как видите (он показал на карте) наши войска расположены  совсем не далеко от этого места, но противодействовать немцам мы не можем. Артиллерия стоит без боеприпасов: вторые сутки под непрерывными бомбардировочными ударами немцы держат все наши пути подвоза на этом участке… Нужно пару штурмовиков, - обратился генерал Жигарев к командиру полка майору Дачаницзе, - которые в условиях этого снегопада смогли бы взлететь, достичь цели и, несмотря на плотный огонь защиты, поразить цель. Думаю, авиации противника в эту погоду в воздухе нет».

Выполнение боевой задачи было поручено мне и молодому выпускнику лётных курсов, хорошо умевшему держаться в строю, лётчику Мачневу.

Мы быстро вскочили в самолёты, прогрели моторы и вырулили на старт. Один из командиров авиаэскадрилий помог установить самолёты точно в направлении взлётной полосы, ориентируясь по компасу и стоявшем рядом в капонире самолёту. Мысленно я ещё раз оценил обстановку взлёта: слева самолёты и дома деревни Липицы, впереди железнодорожный мост с высокими стальными фермами, справа река Ока. Всё это скрыто в снегопаде. Но ждать улучшения погоды было некогда. Судьбу фронта решали минуты. Сейчас огромнейший урон врагу можно нанести возможной жертвой двух самолётов-штурмовиков и двух жизней, а через час уже в кровопролитных боях преграждать путь врагу придётся десятками тысяч человеческих жизней и огромнейшими материальными потерями.

Зелёная ракета от бежавших впереди офицеров означала, что взлётная полоса свободна.

Я взлетал, выдерживая прямую по стрелке указателя поворота. Мой ведомый лётчик Манычев ориентировался по моему самолёту. Когда под крыльями промелькнули тёмные фермы моста через Оку, я убедился, что по направлению взлетел правильно. Теперь очень важно не потерять землю и не врезаться в высокую трубу кирпичного завода на возвышенности слева. Напряжённо трудился мотор, поднимая всё выше над взгорьем семитонный бронированный самолёт с полными баками горючего, полными комплектами боеприпасов, 600 кг. бомб и 12 реактивными снарядами под крыльями. Благополучно взобрались на возвышенность не теряя из вида землю, вышли на исходный пункт маршрута. Теперь предстояло бреющим полётом (не выше 25 метров над землёй и местными предметами), выдерживая только один курс, по локсодромии лететь на цель.

Приятно было проноситься над верхушками леса. Сознание того, что никто не может атаковать в такую погоду с воздуха, никто не сможет прицельно стрелять с земли, создавало ощущение мирной обстановки. Но очень трудно было лететь над покрытыми снегом полянами, до предела напрягалось внимание и зрение, чтоб самолёт не накренился, чтобы не зацепить на скорости жёсткий грунт нашей планеты, чтобы не врезаться в колокольню какой-нибудь церкви. В одном месте наш путь облегчился в блеснувшем в облачное окно солнцем. На кромке такого окна к нашему прибытию оказалась и цель.

Я рассчитывал выскочить на железную дорогу между Полотняным заводом и Калугой, развернуться вправо, под острым углом сходу атаковать цель. Но этого не получилось (неточность магнитного компаса, неучтённое влияние разных ветров, некомпенсированные отклонения от курса при обходе препятствий на бреющем полёте).

Цель появилась перед нами раньше расчётного времени секунд на 25-30. Немцы не успели по нас открыть огонь, только суетливо сдирали чехлы со стволов зенитных орудий.

У железнодорожных эшелонов уже образовались скопища танков, орудий. Не успели и мы ударить по цели всей мощью штурмовиков. Запомнив расположение эшелонов мы решили удалиться от них по железной дороге в сторону Кондрово, развернуться влево километров шесть над лесом, на восточном курсе атаковать цель. Я полагал этим маневром обмануть немцев, создать у них впечатление, что мы не заметили цели, а уточнили ориентировку и по железной дороге удалились на Вязьму. Но только мы сделали горку (поднялись над лесом на высоту 150 метров, чтобы уточнить расположение объектов цели и занять на боевом курсе положение для атаки), как путь преградило облако чёрных клубков разрыва зенитных снарядов. Необычным (снизу вверх) ливнем засветились трассы снарядов и пуль. Цель ощетинилась всеми видами огня. В ответ на такую встречу много внимания пришлось уделить расчистке боевого пути.

С дистанции около двух километров мы открыли короткими очередями (заботясь чтобы не сильно накалялись стволы орудия) поочерёдный огонь из пулемётов и пушек по одному с огненными хвостами понеслись на эшелоны реактивные снаряды. Сближение с целью выполнялось по прямой, обеспечивающей в случае гибели лётчика столкновения самолёта с эшелонами. С каждой секундой всё гуще летели наши реактивные снаряды, кромсая вагоны, военную технику врага. По центру поездов залпом был сброшен весь бомбовый груз.

С небольшими повреждениями вернулись мы на свой аэродром. Сразу поспешили доложить результаты.

В комнате маленького домика, используемого под штаб, за столом сидели заместитель командующего генерал Жигарев и командир полка майор Дачанидзе. Рядом со столом стоял начальник штаба полка. В соседней комнате в напряжённом ожидании замолчали лётчики.

– Товарищ генерал, разрешите обратиться к командиру полка!

– Докладывайте заместителю командующего, – вмешался майор Дачанидзе. – Вы же от него непосредственно получали боевое задание.

Все трое слушали меня, угрюмо глядя вниз. Не меняя позы, после окончания моего доклада генерал спросил: «Значит  только 5-6 уничтоженных вагонов и ведено из строя 2 паровоза?»

Подняв взгляд на Мачнева, генерал Жигарев уточнил: «А что может к этому добавить ведомый?» Мачнев с неприсущей ему торопливостью и взволнованностью заговорил: «Ведущий не всегда видел… А когда мы отходили от цели, нас уже закрыл снегопад… Горело много вагонов… От бомб ведущего рядом с крылом моего самолёта рванул вагон, чуть не перевернуло меня взрывной волной. По-моему, два эшелона уничтожены наверняка». Все трое, слушавшие доклад улыбнулись, генерал Жигарев встал, пожал нам с Мачневым руки и сказал: «Молодцы. Я уже получил информацию от наблюдавших вашу работу. Все четыре эшелона уничтожены. Это же подтверждает и перехваченная радиограмма. Без всякого кода, прямым текстом немцы кричат в эфир: эшелоны горят и рвутся. От имени Советского командования благодарю за отличное выполнении боевого задания в тяжёлых метеорологических условиях. Разрешаю завтра при наличии хорошей погоды слетать, сфотографировать результаты своей работы». Обращаясь к командиру полка генерал Жигарев приказал: «На обоих оформить материал для предоставления к званию Герой Советского Союза». Вскоре Мачневу было присвоено звание Героя. А мне присвоили очередное воинское звание, назначили на должность командира авиаэскадрильи и перевели в другую воинскую часть. Моё «Личное дело» в новую часть не прибыло, затерявшись где-то под бомбардировками в пути.  (Закінчення у  файлі №3)